An essay by Georgy Nikich, published in ‘The Rural’. 
The essay is called ‘Materials for the history of modern art of ‘rural’ Russia’.
Page 76.

The Rural, edited by Wapke Feenstra and Kathrin Böhm, published by Whitechapel Gallery and MIT Press, 2019

Георгий Никич
Что и почему можно назвать искусством в RuralRussia?
The Rural, Ecition by MyVillages
Documents of Contemporary Art
Whitecapel Gallery, London
The MIT Press
Cambridge Massachusetts

Город и государство всегда хотели повлиять на деревню – цивилизовать село, крестьян, трудовые процессы, образ жизни, инфраструктуру. В России ключами этих процессов были «разъязычивание» и христианизация, освобождение от крепостной зависимости и «прививка» капиталистических методов хозяйствования, советизация в русле «диктатуры пролетариата» – от раскрестьянивания до коллективизации, рурбанизация, «южный поворот» и «эрозия» негородских форм жизни, исход сельского населения в города…

Когда, где и как в этих политических, социальных, экономических, демографических процессах появляется художественная составляющая? Какую роль она играет, и кто ее исполнители?

Поначалу, деревня всегда является объектом удаленного, а затем и включенного наблюдения художников. При этом, сам принцип наблюдения в течение XIX – начала XX века менял свои характеристики (и интонации) – от идеализации и любования до критики нравов и, наконец, де/конструирование новых образов жизни деревни. Этот фон «объектной эволюции» села в глазах художника-горожанина важен и сам по себе, и в контексте первых опытов культуро-ориентированного дауншифтинга.

Фактически, эту ситуацию можно описать следующим образом: художник Алексей Венецианов представлял чудесную деревню-Россию – солнечную, женственную, прекрасную и плодородную. (1) Уже через пятьдесят лет Илья Репин обнаруживает в деревне совсем другое – искалеченность, пьянство, безверие, беспросветность («движение в пустоту»). (2) Еще через три-четыре десятилетия крупнейшие русские авангардисты, такие как Наталья Гончарова и Казимир Малевич, находят в деревне первоисточник, почву, неиспорченную цивилизацией «живописно размалеванной натуры», опору для конструирования новой сельско-городской реальности. (3) (4)

Параллельно, начиная с 80-х годов XIX века, меценаты и художники создавали «творческие очаги» в сельской местности. В усадьбах «Абрамцево», «Мамонтово», «Талашкино», при поддержке крупнейших российских меценатов, художники обращались к новым материалам и технологиям, к новым темам и сюжетам, а часть местного населения включалось в производство, которое можно назвать прототипом творческих индустрий. И те, и другие обрабатывали дерево, создавали скульптуры из глины, детские игрушки, текстильные изделия. Именно в этой среде в 1890 году появилась матрешка – парадоксальное соединение форм японской нэцке и традиционного русского декора. (5)

Продуктивная связь форм арт-резиденции и вовлечения крестьян в творческую (или творчески-индустриальную) деятельность стала моделью и принципом для развития следующих эпизодов, обещавших развитие сельского искусства в России. Сельское искусство в России – всегда обещание, его дают то государство, то крупные художественные институции, то образовательные центры – в формулировках своих культурных политик, но практические начала всегда исходят от художников, культурных активистов, локальных музеев. Так «политическая необходимость» формирования атеистического склада мышления жителей СССР заставила перепроектировать центры, где развивалась иконопись – Холуй, Мстера, Палех, расположенные в 300-400 км от Москвы. Новые сюжеты – иногда сказочные, а чаще – триумфально-производственные, «соцреалистические», исполнялись местными мастерами на крышках лакированных шкатулок из папье-маше, сделанных по технологии, заимствованной из Китая. Так сформировался феномен еще одного (вслед за матрешкой) «русского сувенира».

Инерция Палехского социально-экономического эксперимента была велика. В начале 1990-х годов в селе Палех работало 7 000 мастеров. Все они были членами Союза художников. Впрочем, вовлечение сельского населения в творческую работу в советское время было редкостью. Более обычной, регулярной формой артификации села было исполнение творческих заказов городскими художниками – живописцами, скульпторами, монументалистами. Тысячи квадратных метров фресок и мозаик на сельскохозяйственные темы, портреты доярок и механизаторов, сцены деревенского быта, пейзажи и натюрморты – все это интегрировалось в сельские клубы и библиотеки, становилось частью трансляции универсального городского видения мира в тематическом преломлении «развития социализма на селе» – общесимволической («мы – часть целого»), или локально-специфической («у нас есть собственные достижения», «мы – герои»).

Итак, сущность и форма российской деревенской жизни практически не находили выражения в искусстве, которое появлялось на негородской территории, в его создании местные жители принимали участие лишь как модели и прототипы… Шире, можно сказать, что творческая субъектность сельских жителей практически не развивалась, а самобытность их талантов, чаще находила свой выход в традиционных и литературо-центричных практиках.

Иллюзия насыщенности сельской местности искусством в советское время происходила, с одной стороны, от больших выставок на пейзажно-сельскохозяйственные темы, проходивших в больших городах, с другой – за счет того, что в больших индустриализированных коллективных хозяйствах (колхозах и совхозах) живопись и монументальное искусство появлялись на основании фонда 2%-ных отчислений от капитального строительства. Эти огромные деньги использовались также централизованно и, по-преимуществу, в городах – городские художники на базе городских институций создавали «деревенские» или «сельскохозяйственные» произведения. Наряду с идеями социалистического хозяйствования и элементами уклада, город «экспортировал» в деревню и нормы искусства «реалистического по форме и социалистического по содержанию».

Местным жителям оставалась возможность реализовать себя только в непрофессиональных досуговых форматах самодеятельной и традиционной народной культуры. И сейчас народное хоровое пение – одна из самых поощряемых и поддерживаемых государством форм творчества на селе.

Чтобы представить себе современное состояние сельского искусства, можно начать с очень «общих планов» и больших цифр: число жителей сельской местности России – около 38 миллионов человек. Средняя доля сельского населения значительно колеблется по регионам – от 51% на Северном Кавказе, до 15,8% на Северо-Западе. Но, так или иначе, эти показатели, стабильные на протяжении последних 15 лет, выглядят удивительно рядом со статистикой другого рода: за первые десять лет XXI века официальное число обезлюдевших деревень выросло более чем на 6000, а число безлюдных, но официально считающихся жилыми, деревень составило более 19 000. В течение 15 лет, к 2016 году в сельской местности России радикально сократилось количество социальных учреждений – в 2000 году школ было 45,4 тысяч, в 2016 – 24,5 тысячи, количество детских садов уменьшилось на 23%, число больничных учреждений сократилось более чем в 4 раза.

Недавно был произведен расчет, показавший, сколько времени понадобится для проведения асфальтовых дорог (вместо существующих проселочных) до деревень, располагающихся всего в пяти километрах от действующих автомобильных магистралей – при нынешних инвестициях и темпах строительства работы должны быть завершены через 241 год.

Перед тем, как мы представим тенденции и опыт современного состояния партисипационного искусства в сельской местности России, я приведу рассказ фотографа Анастасии Хорошиловой, которая 15 лет спустя вернулась в деревню, где снимала материалы для проекта «Бежин Луг».

«Название работы, связанное для меня в то время с русскими культурными феноменами: рассказом Ивана Тургенева, фильмом Сергея Эйзенштейна и романом Владимира Сорокина “Роман”, стало нарицательным, символом того, что я обнаружила, в меняющемся пространстве сельского мира.

Изменения, которые я теперь увидела, показались мне ещё более существенными, необратимыми. Произошедшее и происходившее у меня на глазах приобрело отчетливый смысл – исчезновения. В этом смысле название нового проекта “Когда-то тут было море” – это метафора “вычитания”.

Те места, которые я посетила около 15 лет назад, изменились до неузнаваемости. Деревни превратились в дачные посёлки или поглощены городами. Дальние деревни исчезают физически и, постепенно, из административной топографии. Например, село, где родился мой прадед, почти полностью оставлено жителями.

Мне надо успеть сегодня ещё во многие другие места. Поблагодарив, я начинаю собирать аппаратуру и прощаться.

Мария Ивановна кивает мне и вдруг, неожиданно, жестом подзывает поближе. Я подхожу, и она впервые заговаривает со мной: “А Вы хотите узнать, что здесь было раньше?”. “Да, конечно”, вежливо отвечаю я и готовлюсь выслушать историю о колхозе, который прежде был в этих местах.

Мария Ивановна на мгновение замирает, смотрит в даль и произносит: “Когда-то тут было море”».

Фотографии и тексты Анастасии Хорошиловой представляют идею новой антиутопии – стихия нехозяйствования, допущение разрушения и зарастания, заполнение всех пустот внекультурными и природными наслоениями, путь к до- или вне-человеческому статусу мира, когда все – море.

Обитатели фиксируемого художником мира – предполагаемые, а изредка – видимые, живут в предчувствии и, даже, в медленном процессе «потопов», исчезновений, растворения чувственной и понятийной границы категориями времени и пространства.

Я не случайно задержался на проекте Анастасии Хорошиловой – эта работа выглядит, одновременно, фоном и прологом для описания многозначных и многофокусных процессов, происходивших и происходящих в столице российской rural-культуры – это 650 гектаров в Калужской области примерно в 220 км к югу от Москвы.

Эта территория ограничена Национальным парком «Угра» и тремя деревнями – Кольцово, Никола-Ленивец и Звизжи. Типичное место с типичными социально-демографическими характеристиками постсоветского времени. Уникальность, выделенность этой территории, как нового для России культурного феномена, зародилась в 2000 году – художник Николай Полисский купил здесь недорогой деревенский дом, рядом поселились его друзья и коллеги, архитекторы и дизайнеры.

После празднования Нового Года жители соседней деревни пришли с просьбой занять им немного денег. Полисский поставил условие, что деньги даст, но утром, и даст столько, сколько будет снеговиков на поле перед домом. На следующий день огромная толпа снеговиков уже занимала все поле. Так началась история творческого и трудового альянса художника и местных жителей, впоследствии получившего название «Никола-Ленивецкие промыслы». (7)

Под руководством художника, со все большей долей творческой инициативы, группа из 9 человек создавала огромные временные объекты из сена, лозы (прутьев), дерева. Формула «land & communityart + ecology» «потребовала» зрителей – появились события: модернизированная версия традиционной масленицы (с перформансом сожжения лэнд-арт объекта) и фестиваль «Архстояние».

К 2012 году фестиваль стал традиционным и институциализировался, его продюсером стала компания «Архполис», все земли вокруг скупил предприниматель, увидевший в художественной инициативе потенциал для развития места, основание для коммуникации с региональными властями…

К 2013 году размах строительства объектов Николая Полисского уже превысил масштаб «Никола-Ленивецких промыслов» и, для того чтобы сделать «Бобур», пришлось нанимать местных гастарбайтеров, функция которых была – заливать в землю бетон для того, чтобы крепить основание конструкции – ни экологии, ни комьюнити… (8)

Рядом на поле осуществил проект «Звизжи» французский архитектор Ксавье Жуйо (при участии куратора Бертрана Гослена) – огромные эфемерные скульптуры из желтой ткани поддерживались воздухом от мощных французских вентиляторов, специально привезенных для проекта, старые местные трактора стали основанием для каждого из трех элементов композиции Жуйо. Множество жителей деревни Звизжи хотели участвовать в этом проекте. Была отремонтирована техника, которая не работала больше 20 лет, а целая группа женщин выразила желание принести из дома материю для того, чтобы вместе с французами создавать местные летающие объекты. Они почувствовали возможность утопии. Однако, менеджмент фестиваля не поддержал эту идею… (9 XavierJuillot)

Соположение проектов – русского «Бобура» и французского «Звизжи» – оказалось информативным с точки зрения социально-культурологического анализа.

Аттрактивный viewpoint Полисского стал центром и декорацией потребительской зоны – к нему неслучайно примыкала территория с кафе и музыкой. Проект Ксавье Жуйо оказался расположенным в стороне от туристического потока, но зато сконцентрировал творческую энергию и ожидания сельских жителей. Концептуальная сложность не помешала положительному восприятию образных, технических и коммуникационных посланий проекта Ксавье Жуйо.

Так, в рамках фестиваля «Архстояние», состоялась наглядная встреча инфраструктурного и человеко-ориентированного подходов, делания и проявления, парадигм объектоцентричности и художественной процессуальности, ориентированности на внешнее (туристов) и внутреннее (местных жителей).

Можно сформулировать еще шире – визуализированным оказался выбор между развитием, связанным с потреблением и изменениями, основанными на разработке творческих коммуникационно-образовательных форматов.

Практика культуры участия всегда предполагает два риска – невнятность концептуального и эстетического результата, а значит необходимость приложения особых, внехудожественных критериев, и «неравномерность» – неравноценность соучастия или соавторства инициатора (художника) и местных жителей. Второе выражается в том, что роль местных становится все более сервильной, и даже материальные блага, обретаемые ими в процессе работы, не компенсируют чувства социально-психологического диссонанса.

Продолжая наше описание важно отметить демографический аспект – три деревни, окружающие территорию «Архстояния» радикально отличаются друг от друга. Никола-Ленивец – поселок на 100% заселенный «сезонными обитателями» – столичными художниками и архитекторами, в Кольцово всего один местный житель, а остальные – дачники из Москвы и Калуги, в деревне Звизжи – более 150 местных жителей, здесь есть школа и культурный центр. У пожилых жителей есть воспоминание о том, каким большим был местный колхоз. Благодаря фестивалю здесь повысились цены на недвижимость, открылись два кафе, больший спрос получили местные продукты – варенье, соленья, самогон.

Но еще пять лет назад исследование, проведенное в рамках проекта «Речная сцена» (художник Вильям Спикмен,куратор – Тео Тегеларс), показало жесткую границу недоверия между местными жителями, с одной стороны, и всеми остальными – предпринимателями, менеджерами, художниками, туристами (то есть временными, «не нашими»). (WilliamSpeakmanandTheoTegeaers)

Наиболее точное, многостороннее и долговременное налаживание баланса осуществила здесь группа muvillages.org (Вапке Феенстра и Антье Шиферс) чьи проекты реализовывались в Звизжах, как осознанная альтернатива туристическим тенденциям развития фестиваля «Архстояние» при поддержке Ассоциации менеджеров культуры (кураторы – Георгий Никич, Ольга Гартман). Делегирование исследовательской и творческой активности, формирование новых горизонтов представлений о месте и возможностях деятельности, придание ценности слову «Звизжи», как дополнению и даже альтернативе понятиям «Никола-Ленивец» и «Архстояние».

… голландские и немецкие активисты (в очередной раз после инициатив царя Петра I в начале XVIII века) в течение трех лет приглашали к чаепитию, раздавали фотоаппараты, привозили семена огородных культур, спасали школу от закрытия, разбивали детский огород, привозили геологов и керамистов, строили общественную печь, открывали новый отдел в местном магазине, а местные жители фотографировали и сформировали проект «Сделано в Звизжи» в магазине появились целые полки продукции «madeinZvizzchi» такой стенд myvillages.org демонстрировали и на Frieze в Лондоне… Выставки myvillages.org дважды были представлены на биеннале современного искусства («Привет из Звизжи», культурный центр ЗИЛ, 2013, «Международный сельский магазин», галерея «Богородское», 2016) (10, 11, 12, 13, 14)

«Международный сельский магазин», где Звизжи оказались рядом с бельгийскими и испанскими деревнями, был экспонирован на выставке "International Village Show" в музее современного искусства Лейпцига. (Galerie für Zeitgenössische Kunst Leipzig)

… хотя такая возможность была открыта, ни один из жителей Звизжей не захотел поехать на выставку в Германию. У крестьян нет мотивации покидать свою землю, непонятно, как, зачем и перед кем надо «представительствовать» за границей. Языковый барьер и наследственный психолоигческий «железный занавес» оказались сильнейшими демотиваторами (в то же время «Никола-Ленивецкие промыслы» Николая Полисского вместе с художником объездили уже много стран – ключевые слова «работа» и «вместе» перевешивали все сомнения).

Важно акцентировать роль и смысл дистанции в связях между местными жителями и фактами (актами) искусства. Отметим три градации:

Удаленная демонстрация их участия в проектах (в Москве, в Европе) не воспринимается как интересный и актуальный аспект жизни. Мифологизируется или прагматизируется;

Фестиваль «Архстояние», как «нашествие» непонятных объектов и чужих людей воспринимается критически, но принимается, как возможность заработка;

Работа художников (myvillages.org) на своей территории (в деревне) с доступными формами деятельности и технологиями (фотографировать, собирать камни, искать глину, ухаживать за огородом, консервировать продукты, вязать шерстяные изделия) порождает доверие и «продуктный отклик». То, что художники называют искусством, для них оказывается актуализацией рутинных навыков и практик.

В конечном счете, искусство на местных жителей влияет своими побочными, а не эстетическими или концептуальными свойствами. Пока что они предпочитают оставаться на «вторых ролях», принимая и отвечая искренности интереса и понятности общения. Полезные эффекты новых художественных практик, предложенных myvillages.org стали восприниматься как необъяснимая производная необъяснимых ценностных моделей художественной деятельности, непохожей на то, что в селе с советских времен принято считать красивым и «вообще искусством».

В 2017 году myvillages.org представляли свои российские проекты и в программе Красноярской музейной биеннале (http://www.biennale.ru/) Ее тема была сформулирована практически непереводимо «Мир и мiр». Посреди многочисленных художественных исследований, представленных там, оказалось трудным найти другие долговременные инициативы, в которые включились бы настоящие обитатели деревень.

Вряд ли сегодня можно говорить о какой бы то ни было специфике сельского искусства, кроме как рассматривать его с позиции художественной этнографии, анализа рурбанистических процессов, или использования огромных массивов заброшенных деревень для лэнд-арта, акций и перформансов, фотографирования.

Сельское искусство, если оно есть в России, не рефлективно, и осуществляет само себя вне концепции, оно эклектично и описательно. Его темой и смыслом является скорее rural, а не art. Изнутри деревни, вне влияния культурных профессионалов и современных художников, создавались и до сих пор сохраняются (и развиваются) домашние собрания, часто переросшие в разряд местной достопримечательности, которую иногда называют музеем.

В селе Горы с 1981 года Сергей Иванов начал собирать коллекцию – ключи, пуговицы, зажигалки, пачки чая, коробки из-под кофе, спичечные коробки. Двадцать лет спустя это собрание стали называть «Музей утраченного быта». И тогда, и теперь среди экспонатов главное место занимают бутылки. В деревне теперь живет меньше 80 человек, а раньше, в советское время было больше 400. Односельчане пьют, а единственный непьющий – Сергей Иванов – продолжает коллекционировать бутылки. (15)

Эта локальная археология по сути является настоящим сельским искусством, по ткани которого невозможно провести границу между традиционным и современным, актуальным и банальным, частным и общим, деревенским и городским.

1. Alexey Venetsyanov. At the Harvest. Summer. 1827, State Tretyakov Gallery
2. Ilya Repin. Religious Procession in Kursk Province, 1880–1883, State Tretyakov Gallery
3. Natalya Goncharova, Round Dance. 1910
4. Kazimir Malevich The reaper on red. 1913
5. First Matryoshka, 1890-s
6. Anastasia Khoroshilova, from “Once the sea was here” series. 2016
7. Nikolay Polissky. Snowmen. 2000
8. Nikolay Polissky. Beaubourg. 2013
9. Xavier Juillot. Zvizzchi, 2013
10, 11, 12, 13, 14 myvillages.org
15. Museum of Lost Way of Life, Gory, Novgorod Region

Rural School of Economics is a collaborative infrastructure for learning, set up by the artist collective Myvillages. 

Some texts are localized on this website (mostly headings and placenames). You can set your language preference for these translated texts:

News

Rural School of Economics is a collaborative infrastructure for learning, set up by the artist collective Myvillages, for those who make rural culture and economies.

Materials for the History of Modern Art of ‘Rural’ Russia